Участившиеся в последнее время публикации на тему усиления роли МВФ в глобальном регулировании вновь поднимают тему замены американского доллара на новую глобальную валюту.

 Эта тема открыто стала обсуждаться сравнительно недавно, и начало этому обсуждению положила резкая критика деятельности МВФ и всемирного Банка со стороны британского премьера Гордона Брауна, прозвучавшая в преддверии прошлого саммита G20.

Животрепещущий интерес британцев к этой теме понятен, учитывая ту роль, которую играл Лондон в глобальном разделении труда. А играл он роль посредника между развитыми и развивающимися рынками. Листинг на лондонской бирже получить гораздо легче, чем на любой другой глобальной площадке.

Именно Британия является одним из основных инвесторов в развивающиеся рынки, а так же одним из главных получателей частных инвестиций из развивающихся стран, процветавших в последнее время на сырьевом буме. Российские и арабские олигархи, инвестирующие в английскую недвижимость, стали уже притчей во-языцах как в самой Британии, так и за ее пределами. Пока США, пытаясь спастись от неизбежного экономического спада после краха биржи NASDAQ в начале 2000 года, Британия успешно перепродавала часть американской эмиссии, к которой она имела доступ благодаря тесным связям с ФРС, на развивающиеся рынки.

Время низких ставок по доллару стало золотым времечком для британского фунта, Лондон процветал и даже стал претендовать на роль глобального финансового центра после того, как капитализация лондонской биржи превзошла капитализацию нью-йоркской. Золотое времечко кончилось в сентябре прошлого года, когда по глобальному механизму распределения инвестиций (или, если угодно, по глобальному механизму "распила" долларовой эмиссии) был нанесен сокрушительный удар, которым стало банкротство крупнейшего американского инвестиционного банка Leman Brothers. Еще раньше утонул Bear Sterns, а Merrill Lynch успел вовремя продаться. Последние выжившие инвестиционные титаны Уолл-Стрит - Morgan Chase и Goldman Sachs - в экстренном порядке перепрофилировались в обычные банковские холдинги, чтобы получить доступ к кредитной эмиссии ФРС, которая спасла их от банкротства.

Чем думали Генри Полсон и Бен Бернанке, когда позволили утонуть Leman Brothers, сейчас уже неважно. Важно то, что это событие послужило началом явного разрушения глобальной финансовой архитектуры, созданной после Второй Мировой войны на фундаменте Бреттон-Вудских соглашений. Система эта уже однажды, при обстоятельствах, очень напоминающих нынешний кризис, давала трещину. Это было в 60-х годах прошлого века, когда "план Маршалла" окончательно отработал свое и европейские экономики, Япония оправились от последствий Второй Мировой войны.

Произошло восстановление производства и сферы услуг, которые в совокупности с американской промышленностью максимально удовлетворило спрос на всех открытых в то время рынках. Развитие капитализма уперлось в естественные ограничения роста, связанные с исчерпанием инвестиционных возможностей с одной стороны, и исчерпанием открытых в то время рынков сбыта с другой стороны. Постепенное насыщение рынков сбыта ограничивало будущую рентабельность промышленности, что, в свою очередь, ограничивало ее существующую инвестиционную привлекательность. В то же время, экономика, использующая кредит как основную движущую силу, должна обеспечивать постоянно растущий оборот, чтобы обеспечить возможность рефинансировать долги, благодаря которым она существует.

Если нет возможности увеличить оборот за счет новых инвестиций или освоения новых рынков сбыта, единственным способом увеличения оборота становится просто инфляция.

Сначала инфляция в описываемый период времени была скрытой, и проявлялась в виде серии девальваций доллара по отношению к его золотому обеспечению. Затем, когда стало ясно, что пройдет еще немного времени и иностранцы в обмен на постепенно обесценивающийся доллар скоро полностью вынут из Форт-Нокса остатки золотого запаса США, президент Никсон полностью прекратил обмен доллара на золото по фиксированному курсу, фактически, объявив дефолт по золотому обеспечению. Золото взлетело в цене на порядок, а вслед за этим поползли вверх и цены на все остальные товары. Особенно после того, как образовался ОПЕК, и станы-экспортеры нефти вырвали в то время власть над ценообразованием на этот важнейший для глобальной экономики продукт из рук картеля западных нефтяных компаний.

Этот новый экономический феномен, при котором промышленный спад сопровождается не дефляцией, а инфляцией, получил название "стагфляция".

До конца 60-х годов прошлого века капитализм развивался циклически: циклы деловой активности, сопровождавшихся сравнительно небольшой инфляцией, при которых рынок рос, сменялись дефляционными шоками и кризисами перепроизводства, при которых происходило перераспределение богатства и перестройка экономических связей. Однако ни инфляция, которая стимулировала рост рынка, ни дефляция, которая стимулировала перестройку рынка, не подрывали основу банковского капитала, не подрывали стимула к добровольному созданию частных накоплений. Банковский капитал в своей основе был привлеченными деньгами частных лиц и компаний, инвестированными от лица банка в виде кредитов в бизнес. Деньги в классическом капитализме, существовавшем до отмены "золотого стандарта", играли две свои основные функции: функцию накопления и функцию оборота, и эти две функции были формально разделены благодаря функции золота. Накопление осуществлялось в золоте или в банках в "бумажках", по которым давалась гарантия их обмена на золото по фиксированному курсу.

Оборот осуществлялся банками, кредитовавшими бизнес либо напрямую, либо через инвестиции на фондовом рынке. После отмены "золотого стандарта", функция накопления денег оказалась подорвана из-за того, что в ситуации высокой инфляции и отсутствия фиксированного товарного эквивалента денежных знаков, стимулы к долгосрочному накоплению пропали. С другой стороны, исчерпание инвестиционных возможностей глобального капитализма в то время подорвало и функцию оборота денег. И, наконец, пропала формальная разница между функцией накопления и функцией оборота. Возникла ситуация, характерная для финансовой пирамиды, когда за деньгами стоят только деньги.

В то время доллар, благодаря инерции, оставшейся от Бреттон-Вудской системы, все еще играл роль глобальной валюты, хотя перспектива утраты этой роли вырисовывалась все более и более отчетливо. Играл он ее только благодаря тому, что рынки были сильно закредитованы в долларах и торговля наиболее важными для глобальной экономики товарами, такими как нефть, зерно и т.д. велась на мировых рынках также за доллары. Отказаться от доллара и выработать какую-то новую систему, перестроив старую, было проблематично, особенно учитывая тот факт, что в то время у глобального капитализма существовал сильный и равный по возможностям конкурент - советский блок, который мог бы воспользоваться экономическим кризисом и ломкой глобальных финансовых механизмов того времени в своих интересах.

Перед США в конце 60-х, начале 70-х годов встала задача: как снова разделить функции накопления и оборота денег, чтобы снова создать стимулы если не к созданию добровольных сбережений в банках, то, хотя бы, стимулы к частным инвестициям, без которых капитализм не может существовать как социально-экономическая система.

Выход был найден в глобализации финансовой долларовой пирамиды.

Функцию накопления стал играть государственный долг США, который с конца 60-х стал расти опережающими по отношению к ВВП США темпами благодаря тому, что его стали использовать не столько для покрытия нужд бюджета, сколько для стерилизации лишней денежной массы. Однако так не могло продолжаться бесконечно, потому что для того, чтобы такая явная финансовая пирамида работала, необходимо было постоянно увеличивать ее доходность. Чтобы не делать этого, лишние долги тоже необходимо было куда-то стерилизовать, и выход был найден в том, чтобы наладить их перепродажу третьим странам в обмен на открытие американского рынка сбыта для произведенных на стороне товаров.

Так и возникла парадоксальная неоколониальная американская империя или, как ее некоторые называют, Pax Americana. Ее предшественница, Британская империя, отличалась тем, что эксплуатировала свои колонии благодаря тарифным барьерам, стоящим на пути торговли из колоний в метрополию. Такая политика приводила к тому, что производства с высоким уровнем добавленной стоимости сосредотачивались в метрополии. В отличие от Британской Империи в США, открывших свой рынок для импорта, начали концентрироваться не производства, а штаб-квартиры транснациональных корпораций, и их подразделения, занимавшиеся преимущественно разработкой технологий, производства же вместе с технологиями вывозились в третьи страны.

Иными словами, США начали становиться не столько промышленной, сколько интеллектуальной, а затем, в период бурного развития электронных средств коммуникаций - "информационной" державой.

Сначала интеллектуальное развитие стимулировалось гонкой вооружений и инвестициями в ВПК, который порождал технологии, часть из которых затем оказывалась востребованной в гражданской промышленности, однако такое стимулирование было слишком неэффективным (значительные ресурсы отвлекались на чисто военные нужды). Такое стимулирование мало что давало потребительскому рынку, а постоянный рост потребительского рынка в созданной американцами глобальной экономической модели был залогом того, что американские долги продолжат покупать и они продолжат играть в глобальной экономике роль средства накопления, "нового золота" взамен реального, от которого американцы отвязали свою валюту. И с начала 80-х годов прошлого века США перешли к политике искусственного кредитного стимулирования внутреннего спроса и инвестиций в свой фондовый рынок. Именно с этого момента резко возросла роль американских инвестиционных банков и фондового рынка в глобальной экономике.

Политика заключалась с одной стороны в том, чтобы резкими перепадами на рынке денежного предложения стимулировать высокую волатильность фондового рынка и сделать его более привлекательным для спекулянтов, а с другой стороны - переложить значительную часть создаваемых в американской экономике долгов непосредственно на потребителей путем интенсивного развития потребительского и ипотечного кредитования. Эта политика, проводимая во времена Рейгана и получившая название "рейганомика" привела к тому, что норма сбережений американских домохозяйств получила стабильный долгосрочный тренд к снижению - деньги американского среднего класса уходили на ставшие доступнее биржевые спекуляции и на жизнь в долг.

А что же банки, которые должны функционировать на частных сбережениях - вкладов как на основном источнике своего финансирования? А банки, получившие благодаря развитию потребительского кредитования возможность "двинуть кредит в массы", с тех пор, фактически, стали инвестиционными. Классические инвестиционные банки, чья деятельность была со времен Великой Депрессии отделена от деятельности банков, кредитующих промышленность и привлекающих депозиты населения, пользуясь поддержкой ФРС, стали надувать фондовый рынок, а обычные банки - потребительский и ипотечный рынки, став, по сути дела, тоже инвестиционными, только в другом роде. Роль же депозитов в банковском секторе неуклонно снижалась.

Таким образом, начиная с 80-х годов, наращивание оборота на американском внутреннем рынке обеспечивалось эмиссионно-стимулируемым потребительским бумом, сжигающим накопления населения, и это привело к существенному изменению облика и принципов функционирования капиталистической системы.

Если "старый" капитализм перераспределял в виде инвестиций добровольные частные сбережения, излишки ресурсов, образовавшиеся в результате промышленного роста и развития технологий, то "новый" капитализм, фактически, перераспределял денежную эмиссию, надувая и схлопывая кредитные пузыри на различных рынках. Это и есть его отличие с функциональной точки зрения. С практической же точки зрения "старый" капитализм перераспределял золото, а "новый" капитализм - государственный долг США и эмиссию долларов.

Не вдаваясь в подробности сравнительно недолгой жизни созданной американцами в 80-х годах глобальной экономической системы, остановимся только на конечной стадии ее эволюции, которой она достигла при прошлом главе ФРС Алане Гринспене. Суть деятельности Гринпена на посту главы ФРС заключалась в устранении всех регулирующих барьеров и всех препятствий на пути капитала между различными рынками и сегментами глобальной экономики, и создание единого универсального глобального рынка инвестиций, который играл бы роль своеобразного глобального банка для нового заменителя золота - американского государственного долга.

Гринспен пришел на пост ФРС США после того, как в 1986 году лопнул пузырь на американском фондовом рынке, и рейганомика дала первый сбой. Новый глава ФРС увидел выход из сложившейся кризисной ситуации в создании внебиржевых межбанковских деривативов, которые были призваны эффективно перераспределять ликвидность, не допуская больше возникновения подобных ситуаций. Попутно широко распространились и другие деривативы, развитие рынка которых позволило инвестиционным банкам установить контроль над ценообразованием на любые базовые активы, лежащие в основе этих вторичных финансовых инструментов. Суть такого контроля в том, что имеющие практически неограниченные кредитные ресурсы финансовые учреждения могут более или менее успешно таргетировать с помощью опционов и фьючерсов цены на реальные активы.

Гений Гринспена с помощью рынка деривативов, контролируемого американскими инвестиционными баками и компаниями, на время решил главную проблему США - проблему необеспеченности американского государственного долга. С того момента, как деривативы на основные товары глобальной экономики и межбанковские деривативы получили широкое распространение и стали играть более значимую роль, чем собственно активы, пропала необходимость искусственно поддерживать глобальные условия, в которых доллар должен оставаться международным средством расчетов.

Достаточно было того, что американский государственный долг, благодаря тому, что финансовый сектор США был развит более чем финансовый сектор любой другой страны мира, и благодаря тому, что все ценообразование на глобально-торгуемые товары и активы контролировалось из США, стал естественным средством сбережений в этой "новой" экономике. Создание рынка CDS в 1997 году практически завершило труды Гринспена, объединив в единое целое глобальный рынок инвестиционного и страхового капитала Вершиной же его финансового творчества была отмена закона Гласса-Стигала, формально разделяющего инвестиционные и обыкновенные коммерческие банки. На слушаниях Комитета по банковским и финансовым услугам Палаты представителей 11 февраля 1999 года, Гринспен заявил: "Мы поддерживаем, как мы уже это делали в течение многих лет, значительный пересмотр, … Закона Гласса-Стигала и Закона о банковских холдингах, чтобы устранить законодательные барьеры на пути интеграции банковской, страховой и биржевой деятельности. Существует практически единодушие между всеми заинтересованными сторонами, и частными и государственными, в том что эти барьеры должны быть сняты.

Технологически стимулируемое распространение новых финансовых продуктов, которые позволяют разделение рисков, все в большей степени соединяют свойства банковского дела, страхования и ценных бумаг в единый финансовый инструмент". Гласса-Стигала был пересмотрен, и уже спустя примерно год после этого, финансовой мир, созданный Гринспеном, стал постепенно превращаться в финансовый миф.

Веками мечтой алхимиков было получение золота из свинца, а мечтой изобретателей - получение энергии из пустоты. Гринспен, казалось бы, решил эту задачу применительно к финансовому миру. Вместо старых "инвестиционных качелей", где на одной чаше весов лежало золото, на другой - инвестиции, а роль рычага выполняли деньги и номинированные в них кредиты, он создал новую, полностью виртуальную триаду, где на одной чаше весов лежал государственный долг США, на другой - инвестиции, а роль рычага играли деривативы. Эта идеальная схема после устранения всех барьеров между страховым, межбанковским и фондовым рынками, приобрела одно очень важное свойство, которого не было у старой схемы, построенной на золоте.

Золото, в силу ограниченности его физического ресурса, являлось естественным ограничителем монетарной базы и в силу этой ограниченности обладало самоценностью. Т.е. обладание золотом в некотором количестве давало человеку относительную меру его богатства в виде отношения его доли ко всему золоту, находящемуся в экономике.

Созданная же Гринспеном схема в силу того, что и рынок деривативов, и фондовый рынок и межбанковский рынок могут, благодаря безграничной эмиссии, расти бесконечно - таким свойством не обладала. В этой схеме, в которой каждый элемент стал в некотором смысле взаимозаменяем, изменилась сама суть богатства. Богатством, по сути дела, стали не накопления, а доступ к инвестиционным возможностям! Эта идеальная схема в силу потенциального отсутствия каких-либо монетарных ограничителей, роль которого ранее играло золото, в принципе не должна была быть подвержена ни инфляции, ни дефляции. Красивая конструкция, не так ли? Но задайте себе вопрос, как такая идеальная схема может приводиться в движение, если в ней изначально отсутствуют механизмы, задающие экономические циклы? Что в этой схеме может стимулировать деловую активность? Если в старой версии капитализма в период инфляции деловая активность стимулировалась стремлением накопить излишки, а когда эти излишки накапливались, вызывая дефляцию и кризис, новый цикл вновь запускался стремлением преумножить свое богатство, то что будет движущей силой в новой идеальной модели? В старой модели богатство, выраженное в золоте, обладало самоценностью, т.е. оно могло быть определено как доля владельца золота во всем золотом запасе планеты, а золотой запас планеты не мог увеличиваться по мановению руки главы ФРС США.

Именно это и отличало деньги от инвестиций. Первые были ограничены, вторые - потенциально бесконечны. В промежуточной модели, когда государственный долг США стал все больше заменять золото в качестве средства сбережения, сама денежная база США в широком выражении (М3) все же росла пропорционально росту ВВП США. Хотя структура американской экономики стала все больше и больше приобретать черты финансовой пирамиды, можно было сказать, что денежная база США динамически ограничена ВВП США, поэтому долю богатства, выраженного в долларах, можно было оценить как отношение долларов в конкретном кармане или на конкретном счете ко всей М3. Однако с момента начала развития рынка CDS, который объединил в себе банковский и страховой капитал, денежный агрегат М3 начал расти быстрее, чем сам ВВП США, потому что строительство потенциально бездонного рынка государственного долга США, начатое в конце 80-х, было завершено

Исчезли последние иллюзорные ограничения, которые могли бы дать определение того, что такое богатство, точнее - определить богатство через долю в общем богатстве. Вместе с этими ограничениями исчезли и сдерживающе-ускоряющие механизмы, обеспечивающие цикличность развития капитализма. Цикличность всей системы в целом исчезла, но архаичная ее суть, построенная на ссудном капитале, требующим экспоненциального роста для покрытия ранее созданных долгов, осталась. Только теперь этот экспоненциальный рост уже не сдерживался внутренними сдержками и противовесами. Окончательное включение фондового рынка в уже сформировавшийся банковско-страховой сегмент довершило дело, оставив всей системе в целом единственный источник, который может приводить ее в движение - денежную эмиссию.

В сформировавшихся условиях, деньги, создаваемые в любых количествах для поддержания работы системы, сами по себе потеряли всякий экономический смысл.

Система, ставшая неспособной к самоподдержанию и самоочищению благодаря усилиям глобальных финансистов, стремившихся построить полностью управляемую и подвластную им бескризисную экономику, не имеет смысла, она является такой же утопией, как мировой коммунизм. Кстати, Сорос недавно отметил в одном из своих интервью, что нынешний кризис очень напоминает ему распад соцблока - тогда тоже все рушилось, и никто не понимал, что происходит. А происходит то, что, так же как социалистическая идея в свое время утратила свой смысл в силу того, что были утрачены ориентиры развития, сегодня утратила смысл идея капитализма в силу того, что утрачено понимание того, что такое богатство сегодня.

Дмитрий Голубовский Калита Финанс

Читать также:

Будущее гривны. Пять сценариев поведения национальной валюты

СВОПственной персоной

Условная единица

Вселенная доллара

Глобализация валютной системы: прыжок «тигровой кошки»?

Доверьтесь Бреттон-Вуду