Об экспертах

    Как-то раз очень известный экономист из Колумбийского университета Джагдиш Бхагвати встретил в университетском городке студентов, протестующих против эксплуатации работников в потогонных цехах Третьего мира. Он остановился и начал препираться со студентами: откуда, мол, вы знаете, что это плохо, например, для Таиланда? Сейчас люди готовы работать за такие деньги, а потом стоимость рабочей силы естественным образом возрастет, и в Таиланде все наладится. Студенты не смогли достойно ответить профессору, смутились, а он решил проверить свою правоту — почитать экономические исследования о возможном изменении уровня заработной платы в Таиланде или Бангладеш через 10-15 лет. Оказалось, что эту проблему никто не разрабатывал. Тогда он сам сделал подсчеты и выяснил, что студенты были правы: когда заработная плата поднимается где-нибудь в Камбодже, то американский заказчик просто переносит производство, условно, в Бангладеш или Египет.
    Господин Бхагвати задался еще более важным вопросом: почему никто не пытался просчитать, правы ли студенты? Он пришел к выводу, что за последние 25 лет (а дело было в конце 1990-х годов, т.е. теперь уже за последние 35 лет) ни один ведущий университет США не нанял экономиста, который не принадлежал бы к монетаристской школе. Потому что все университеты хотят быть современными и модными, они заботятся о рейтинге, который среди экономических факультетов имеет огромное значение. Кроме того, за последние 30 лет произошла специализация, и “общих” экономистов уже не осталось: все занимаются какими-то подспециальностями.
    Значительную долю доходов профессионального экономиста составляет не зарплата, а плата за оказание консалтинговых услуг. А это, по недавним стандартным расценкам, $10-15 тыс. (отличная подработка. — Ред.) в день плюс билет бизнес-класса, отель класса “люкс” и тому подобные блага. Кто за это платит? Вы изучаете сельское хозяйство — платит агробизнес. Изучаете химическую промышленность — платит химпром. Джагдиш Бхагвати пришел к выводу: садясь за написание статьи, американский экономист спинным мозгом чувствует, какую тему лучше не трогать, чтобы остаться в обойме. Потому что если ты прослывешь каким-нибудь опасным вольтерьянцем, тебя просто перестанут приглашать для консалтинга крупные корпорации.
    Это касается практически всех. Так, когда в конце прошлого года начали превозносить Пола Кругмана как чуть ли не главного левого экономиста, журнал “New Left Review” нашел его комментарий 1999 г.
о фирме Enron и просто опубликовал его без комментариев. Мистер Кругман там пишет, что Enron — флагман, находящийся на переднем крае; что никто не может понять, чем он занимается, потому что это завтрашний день экономики, в котором не будет больше кризисов и т.д. В конце была только маленькая приписка: Пол Кругман написал этот комментарий после консалтинговой поездки в Enron, где ему было предложено занять место в совете экспертов при директорате фирмы. Не сообщается, сколько ему заплатили, но в совет экспертов люди бесплатно не входят. Поэтому говорить с американскими экономистами о капиталистическом рынке толку примерно столько же, сколько с католическими монахинями о Боге: вам дадут очень назидательный ответ в очень отвлеченных понятиях.

О капитализме

    Капитализм как способ организации власти, основанный на деньгах (а не на грубом насилии), действует так: вы создаете товарный поток, в который встроены узкие горловины (англ. Bottlenecks. — Ред.), которые можно контролировать. Именно этим занимались генуэзские купцы 650 лет назад в Крыму — вывозили и перепродавали рабов.
    Проблема капитализма в том, что он не имеет морального оправдания. У феодализма, у более древних формаций такое оправдание было: с переменным успехом они монополизировали религиозные, сверхъестественные функции и ритуалы. Но капитализм, будучи очень рационалистической и принципиально светской системой, не может найти себе оправданий в какой-либо религии. Оправданием ему служит экономическая наука, которая говорит, что это самое рациональное из всего, что возможно. Для поддержания веры в капитализм требуется наличность. Проблемы начинаются с кризисом.
    Например, кризис 1929 г. (очень похожий на нынешний) сопровождался переходом к новому типу труда — более интенсивному, более квалифицированному. Большинство капиталистов не были готовы к адекватной регуляции такого рынка труда. В XIX в. преобладал неквалифицированный рабочий, он просто махал кувалдой и не был потребителем. Ему платили как можно меньше, только чтобы он мог физически воспроизводиться и по воскресеньям выпивать кружку пива и расслабиться.
    Генри Форд, мягко говоря, не был прогрессивным человеком, но он одним из первых понял, что нельзя ставить на поточное производство автомобилей человека, у которого дрожат руки — с похмелья, либо оттого, что он проработал уже 11-12 ч и ничего не соображает. И он ввел свой знаменитый 8-часовой рабочий день за $5 — когда общепринятой ставкой был $1, максимум $1,5, в день. На его предприятии прекратились забастовки; люди перестали пить, потому что появилась возможность отложить деньги и купить автомобиль собственного производства; они начали голосовать за буржуазные партии. Но остальные капиталисты этого не поняли. Они возненавидели мистера Форда, переманившего к себе лучшую рабочую силу. Потребовалась Великая депрессия, чтобы стало ясно: надо начинать реформы.
    Ведь руководство США в 1929-1931 гг. занимало классическую либеральную позицию: депрессия — это как грипп, нужно переболеть, периодически это случается, ничего страшного. Но проходит полгода, год, полтора, два — депрессия не проходит. В Великобритании вообще сделали все, чтобы загубить свою промышленность, взвинтив учетную ставку до такого уровня, что британская промышленность просто загнулась. Власти упорно подавляли забастовки, усмиряли колонии, пока в 1932 г. к власти в Германии не пришли фашисты, показавшие путь выхода.
    Адольф Гитлер ликвидировал безработицу в течение нескольких месяцев. Он смог представить капиталистов сплошь евреями, поэтому те притихли на то время, пока проводилась национализация под видом “ариизации еврейской собственности”. Кроме фашистской тогда же было предложено еще две модели: сталинская (выглядевшая в 1934-1935 гг. очень воодушевляюще; о голодоморе никто не знал, а если бы и знали, то простили бы — ведь и сами британцы делали то же самое в Индии и Ирландии) и социал-демократическая, реализованная в Скандинавии.
    Там была реализована социал-демократическая модель, разработанная двумя экономистами: шведом Гуннаром Мюрдалем и поляком Михалом Калецким.
    В своем сочинении “Эссе о теории цикла деловой занятости” в 1933 г. г-н Калецкий один к одному излагает теорию, с которой три года спустя прославится Джон Мэйнард Кейнс. Но сам Михал Калецкий остался в безвестности, просто потому что работы его выходили на польском языке. “Кейнсианские” идеи везде реализовывались полным ходом, несмотря на сопротивление крупных капиталистов. Те еще не понимали, что в их же интересах существование более зажиточного пролетариата и фермерства, обеспечивающих массовый спрос.
    Проблема была в прохождении через первые циклы этой новой политэкономии, и здесь помогла Вторая мировая война. Она обеспечила занятость американской экономике. Во время войны США построили 50 тыс. истребителей, на этом поднялись Сиэтл, Калифорния. Благодаря подъему алюминиевой промышленности нашлось применение дамбам, построенным в 1930-х годах. После войны с фронта возвратились 7 млн американских солдат, отчаянных людей, и, чтобы нейтрализовать потенциальную угрозу социального взрыва, был принят знаменитый закон “GI Bill” (GI — сленговый термин для обозначения американских солдат. — Ред.), благодаря которому фронтовики смогли получить кредиты на открытие бизнеса либо на обучение. Но главное, что к концу 1950-х годов уже не было никаких разговоров о том, что коммунисты могут прийти к власти. Коммунисты стали социал-демократами; рабочий класс был полностью умиротворен; советской пропаганде не осталось ничего иного, кроме как скрывать, что на Западе безработные за пособием приезжают на машине. Противопоставить этому было нечего.
    Но к началу 1970-х годов это привело к такому колоссальному накоплению издержек, что перед капиталистами встал вопрос об изменении системы, потому что рабочие требовали все больше и больше.
    Милтон Фридман, а тем более Фридрих фон Хайек и другие неолибералы не воспринимались тогда всерьез, их считали очень эксцентричными людьми, принадлежащими к формации до 1929 г. Они продолжали говорить, что если в экономике кризис, то не надо ничего делать — рынок сам себя отрегулирует. Неверность такого мировоззрения тогда была очевидна для всех. Но потом наступил кризис 1973 г. — и вдруг, на фоне общего бессилия перед лицом стагфляции, неолибералы стали востребованными!
    Политики интуитивно стали менять курс до того, как получил широкую известность мистер Фридман. В начале правления Маргарет Тэтчер ей направили открытое письмо 364 ведущих экономиста, советовавших поднять налоги и увеличить госрасходы. Все были кейнсианцами! Но спустя 2-3 года экономисты толпой перевалили на противоположный фланг, следуя за меняющейся конъюнктурой. Резко изменилась политика МВФ: до этого он давал займы на строительство объектов инфраструктуры, а тут начал давать финансовые займы с огромным количеством условий. Усилились темпы глобализации: надо было перестать ориентироваться на страны с социальными гарантиями, высокими пенсиями и найти страну с низкими производственными издержками. Поиски заняли какое-то время: сначала делали ставку на Бразилию, потом на Египет. В конце концов нашли Китай.
    Нынешний кризис просто обязан был наступить, это было понятно с конца 1980-х годов, и при этом искреннее восхищение вызывает приспособляемость западной финансовой системы. Жонглировать всей этой системой более двух десятилетий так умело, чтобы она упала только сейчас, — это фантастика.
    Можно пытаться продолжать выносить производство в страны Третьего мира (благо еще практически неохваченным остается африканский континент), эксплуатируя тамошнюю рабочую силу и продавая товар на Западе. Но проблема не в том, чтобы создать товар, а в том, чтобы кому-то его продать. Поэтому гораздо разумнее было бы из тех же африканцев сделать зарабатывающих себе на жизнь потребителей, которые покупали бы западные товары. Есть неолиберальный ответ: платить европейцу столько же, сколько и китайцу; социал-демократический ответ — заставить китайцев платить своим рабочим столько же, сколько и итальянским. Выровнять рынок можно или по нижнему, или по верхнему уровню (а почему не по середине? — Ред.).

Об Украине   

Украинская политическая олигархия, вероятно, скоро будет сметена кризисом из-за своей слабости и зависимости. Хотя Украина большая и богатая страна, она не контролирует никаких “узких мест” в финансовых потоках. Нынешняя элита поднялась на распродаже остатков советской индустриальной экономики и на импортном элитном перепотреблении. Довольно скоро это все увянет, и встанет вопрос, на кого ориентироваться во внешней политике?
    Пока питаются довольно призрачные надежды на евроинтеграцию и НАТО. Во-первых, это просто опасно вследствие близости России (посмотрите на пример Грузии). Во-вторых, Евросоюз не заинтересован в евроинтеграции Украины. Украина слишком европейская страна для вступления в ЕС: она имеет ту же самую структуру занятости и демографической пирамиды, что и Западная Европа, им уже достаточно такой же точно Польши. А нужна страна с молодой рабочей силой, которая будет платить налоги в течение нескольких следующих десятилетий для содержания европейских пенсионеров. Идеальный вариант — Турция.
    Российский капитал банально заинтересован в скупке активов украинского капитала. Надо учиться лавировать и смотреть, куда можно выгрести, могут появляться довольно необычные комбинации: например, новые возможности в Африке, которыми пока не пользуются.
    Нужно резко увеличивать конкурентоспособность украинского технического и медицинского образования. Его Украина может вполне успешно экспортировать: ведь Харьков, например, это почти Россия, но намного мягче климат и нет такого расизма; почти Европа, но намного дешевле. Англичане, например, очень активно экспортируют свое образование: в Оксфорде и Кембридже все поставлено на поток и, главное, дешевле, чем в США. У Украины тоже есть этот резерв. Кроме того, у вас огромное количество медперсонала, за услуги которого все равно некому платить. Но мир вступает в глубочайший демографический кризис, такого количества стариков еще не было в истории! Это потенциально очень важный ресурс для наращивания экспорта услуг Украиной: строительство санаториев, цивилизованно организованный экспорт кадров.
    Видимо, победителем из этого глобального кризиса выйдет Китай (это вряд ли. — Ред.). Потому что он легко может социализировать свою экономику: идеологических предрассудков против этого нет, и можно направить огромные деньги (которые там действительно имеются) на подъем сельского хозяйства. А вот США для преодоления политического сопротивления в прошлый раз, например, потребовалась война. Американские власти питали надежду на пресловутую взаимосвязь экономик США и КНР. Вторгаясь в Ирак, США хотели доказать Европе, Китаю и Ирану, что могут контролировать не только мировое производство и финансы, но и мировую геополитику. После вторжения они стали, по сути, ведущим членом ОПЕК и получили контроль над нефтью, от которой так зависит Китай; расставили военные базы вокруг Ирана и Китая. На все это был брошен единственный остававшийся ресурс — военный; в этом и состояла идеология неоконсерваторов во главе с Джорджем Бушем. В 2004 г. казалось, что эта стратегия сработала. Но сейчас мы наблюдаем одновременное крушение военной и финансовой мощи США (при том что производственная мощь давно ушла). Незыблемой пока остается только мировая культурная гегемония США.
    Поэтому пока в США нет понимания того, что им делать с Китаем. Воевать с ним не представляется возможным, продавливать тему прав человека и демократии тоже бесперспективно. Но и просто продолжать торговать нельзя, потому что Китай становится слишком влиятельным. Сейчас между двумя странами складывается любопытное партнерство: американцы берут на себя регулирование мировой экономики, а китайцы займутся производством. Но администрация Джорджа Буша как раз и подорвала веру в то, что США могут быть вменяемым регулятором мировой экономики. Поэтому задача Барака Обамы сейчас — показать вменяемость и договороспособность США.
    Для Китая, в свою очередь, важно обеспечить себе альтернативные рынки. Ему нужен рост не только в Африке, но и в Украине. В значительной мере Восточная Украина в последние годы развивалась именно за счет Китая. Вообще, идет выравнивание мировых уровней развития. Сложно сказать, сколько времени еще это займет — 10-15 или 40-50 лет, но Украине придется планировать свое будущее именно в этих условиях.

 ДОСЬЕ БИЗНЕСа
  
   
Георгий Дерлугян, профессор Северо-Западного университета (г.Чикаго, США)

Родился: 25 октября 1961 г. в г.Краснодаре (РФ).

Образование: Институт стран Азии и Африки при Московском государственном университете (1978-1985 гг.; включая выполнение интернационального долга в Мозамбике); кандидат исторических наук (1990 г.; Институт всеобщей истории АН СССР); доктор наук (1995 г.; социология).

Карьера: 1995-1997 гг. — советник Конгресса США по Кавказу; с 1997 г. — преподаватель Корнелльского, Мичиганского и Северо-Западного университетов (США)

Награды: премия Норберта Элиаса, премия Эндрю Карнеги (2001 г.), лучшая книга по версии Американской социологической ассоциации (2007 г.)

Семейное положение: женат.

Увлечения: почтовые марки непризнанных государств; аквариум.

http://www.business.ua/

Читать также:

Мир после Лондона

Дефолт откладывается

Последствия кризисов

Украине - Змеиный, Румынии - газ и нефть

Украину готовят на съедение?

Украина вступила в ВТО