Начало очередного мощного экономического кризиса специалисты прогнозируют к 2007-2008 гг. Сейчас ведутся расчеты, что же именно потеряет мир и сколько. В Америке предсказывают разорение нефтяных рынков, в Евразии – полное поражение доллара. История мировых экономических катаклизмов свидетельствует, что ни точно предсказать их, ни тем более избежать не представляется возможным.

Одним из характерных признаков грядущих потрясений во все времена была активизация заверений стран-лидеров мировой экономики в том, что их экономика все больше процветает, а потенциал их надежен, как никогда. Последствия экономических крушений тоже далеко не всегда были однозначны. Каким бы разрушительным и длительным не был кризис, за ним неизменно следовали выздоровление, обновление, новые социальные блага и, в конечном счете, прогресс. Именно мировые кризисы давали толчок к формированию новых политических элит.

В поисках виновных

Серьезнейшие неприятности, затрагивавшие все отрасли международной экономики, случались на протяжении почти двухвекового периода становления и развития индустриального и постиндустриального обществ Евразии и Америки около 20 раз. В 2007-м исполняется ровно полтора века с момента, когда экономический удар впервые был нанесен народному хозяйству и общественной жизни одновременно США и Германии, Англии и Франции. Печально известный 1857 г. принес этим преуспевающим странам все положенные «прелести» кризисной жизни: нарастающий спад производства, задавленный массой нереализованных товаров рынок, лавинообразное падение цен, крушение системы взаимных расчетов с цепной реакцией банковских крахов, разорение промышленных и торговых фирм, резкий скачок безработицы и материальные лишения многих миллионов людей.

Все это понудило многие светлые умы конца XIX—начала XX вв. начать поиск причин, порождающих экономические катаклизмы, а также выработку «рецептов» смягчения кризисных ударов.

Британский философ-экономист Стэнли Джевонс, одним из первых попытавшийся осмыслить уроки мирового кризиса, обвинил во всем… злокозненные солнечные пятна, якобы влияющие на земные климатические изменения и, следовательно, на колебания в урожайности сельхозкультур. Дескать, те, в свою очередь, провоцируют дальнейшие хозяйственные катаклизмы. Весомость данной гипотезе придавало то обстоятельство, что «открытые» учеными 11-летние циклы спадов и подъемов в земной экономике год в год в те времена совпадали с периодичностью солнечной активности. Версия имела популярность до тех пор, пока оппоненты «космизма» не сформулировали исконно экономические причины негативных тенденций, нарушающих нормальный ритм развития капитализма.

Какими бы разными по сути ни были кризисные теории, но все они единодушно перечеркивали те, что бытовали в эпоху, предшествовавшую первым евроамериканским разладам в экономике. А именно: никаких хозяйственных потрясений не может быть, потому что… не может быть никогда! «Какой-нибудь отдельный товар может быть произведен в излишнем количестве, и рынок будет до такой степени переполнен, что не будет возмещен капитал, затраченный на этот товар. Но этого не может случиться со всеми товарами». Данная оптимистическая мысль принадлежит Дэвиду Рикардо — удачливому бизнесмену и убежденному филантропу, крупному биржевому дельцу, одному из первых европейских миллиардеров, депутату британского парламента и автору классического труда «Начала политической экономии и налогового обложения». Великий самоучка, завершивший начатое Адамом Смитом созидание основ классической политэкономии, был современником начала европейской индустриальной революции и бескризисного развития мирового капитализма. Увидеть, как жизнь опровергла его теорию, ему не было суждено: он умер внезапно от менингита в своем поместье Гэткомб-парк. Всего за два года до первого кризиса, постигшего Англию.


Малые предвестники большой встряски

Начало 1820-х было тяжелым временем для британской экономики. Промышленность и торговля переживали длительную стагнацию после разорения Европы наполеоновскими войнами 1803-1815 гг. Победившие англичане не находили на континенте должного сбыта для текстиля и прочей товарной массы, производимой многочисленными фабриками и заводами, оснащенными лучшим в ту пору оборудованием, в частности, новейшими паровыми машинами.

Свет в конце туннеля, казалось, забрезжил как раз незадолго до кончины Рикардо, «пробившись» из-за океана, когда перед английской экономикой открылись рынки молодых латиноамериканских стран, только освободившихся от испанского и португальского владычества. Завоевавшим свободу государствам Лондонская биржа начала предоставлять крупные займы. Соответственно, прилив британских капиталов вызвал на тамошних рынках усиленный спрос на европейские, и прежде всего английские, товары. Их ввоз в 1822-1825 гг. удвоился. Промышленность «туманного Альбиона» оживилась. Фантастически возрастали экспорт капитала и курсы акций, особенно новых фирм, специально учрежденных для разработки южноамериканских рудных месторождений. К примеру, бумаги одной лишь Англо-Мексиканской компании подорожали за год с GBP10 до GBP158. Однако емкость новых рынков оказалась ограниченной, и постепенно приток капиталов стал иссякать, спрос на британский экспорт упал. И кризис разразился незамедлительно.

Ресурсы ведущего Английского банка (Национального банка, в современном смысле этого понятия, в тогдашней Великобритании не существовало) за два года интенсивного оттока золота за границу существенно истощились, и в конце 1825-го финансистам пришлось повысить учетные ставки и осложнить получение ссуд и кредитов. Осенью того же года 75 британских банков и вовсе приостановили платежи. Цены на акции и товары стремительно покатились вниз. Все это спровоцировало цепную реакцию банкротств, постигших в том же году 1470 фирм, а в 1826-м — 3300.

Через 11 лет сценарий экономической трагедии повторился: кризис — депрессия — экономический подъем — новый кризис. В 1836 г. он поразил уже не только британское хозяйство, но и американское. Число британских банкротств возросло с 1190 (в 1836 г.) до 1950 (в 1837 г.). В Америке за тот же период зафиксировано 33 тыс. фактов несостоятельности предприятий на общую сумму в $440 млн. Через следующие 11 лет новый кризис (1847-1848 гг.) неотвратимо пополз на восток от Ла-Манша, захватив Францию и Германию. Эти 33 года и считаются увертюрой к началу мощного всеобщего кризиса, получившего статус первого мирового.


Хлебная подножка

Начало второй половины XIX в. внушало английским финансистам и торговцам, промышленникам и аграриям оптимизм. В экономике наблюдался отчетливый рост: промышленность развивалась опережающими темпами; цены на товары были стабильно высокими; капиталы, застойно лежавшие в банках в пору недавней «легкой» депрессии, снова пошли в дело. Спрос производства и торговли на инвестиции неуклонно расширял сферу кредита. Возникало много новых фирм. Возрастающие прибыли держали рынок в приятно-возбужденном состоянии.

Аналогичный подъем переживали Франция, Германия и США. Нью-йоркская и другие биржи, реагируя на благоприятную рыночную конъюнктуру первой половины 1850-х, продолжали обычные спекулятивные операции. Но именно в этой хозяйственной сфере к концу 1856 г. впервые обозначились кризисные симптомы — синхронное понижение курсов ценных бумаг на фондовом рынке развитых стран.

Так уж было суждено, что первый в истории мировой экономический кризис предопределило… урожайное европейское лето. Стремительное падение хлебных цен в Старом Свете сделало экспорт американского зерна убыточным. Следовательно, пострадал транспортный бизнес, товарные железнодорожные и морские перевозки. Осенью 1857 г. началось крушение множества американских банков, связанных с эксплуатацией железных дорог и морских путей. Когда же общие индексы товарных цен упали на 20-30%, мировой финансовый рынок охватила паника. В сентябре нью-йоркские ставки по кредитам составили 24% годовых. На дестабилизацию в США тут же среагировала Европа. В октябре приостановили платежи несколько крупных банков Великобритании. Во второй половине ноября кризис обрушился на Германию и Австро-Венгрию, поразив экономику всей Центральной Европы. Особенно ощутимо задело Гамбург — главный торговый порт континентального Севера, связанный с американскими экспортерами. Здешние торговые фирмы лопались одна за другой. Затем кризис коснулся Франции, а также Дании и далее — прочих скандинавских стран.

Но что любопытно (как потом окажется, закономерно): если катализатором кризисов-репетиций была Великобритания, то «родиной» первого из мировых экономических потрясений оказались США. Спад производства затронул все важнейшие отрасли американской экономики: добыча угля сократилась на 1,7% (по сравнению с предкризисной порой), выплавка чугуна — на 20,2%, потребление хлопка (главного товара рабовладельческого Юга) — на 27,4%. Наконец, общий индекс оптовых цен упал на 16,2%, экспорт (без реэкспорта) — на 10%, а чистый импорт — на 27,2%!


Денежные секреты

В 1857 г. экономики европейских государств и США двигались вперед, как по трясине, преодолевая опасные экономико-политические топи наобум. Великобританию кризисный год пощадил. Тому есть несколько причин, и главная — успешная финансовая политика государства накануне и в период рецессии.

На пике предшествующего кризису промышленного подъема 1853-1856 гг. Британия, вместе с Францией, провела успешную военную кампанию против России в Крыму. Расходы на нее должны были изрядно подточить финансовую систему страны, но этого не случилось, благодаря «помощи» британских колониальных владений в Азии, Африке и Австралии. Эти земли давали метрополии почти неограниченные сырьевые ресурсы и громадные рынки сбыта готовой продукции. К тому же англичане главенствовали на внешнем рынке формально независимого Китая, отвоевав у него опорные порты вроде Гонконга.

Британские капиталы множились и после открытий месторождений золота в Австралии и новом американском штате Калифорнии (купленном, вместе с Нью-Мексико, у собственно Мексики за $15 млн после поражения последней в войне с США). Ведь «золотые лихорадки» и массовый приток жаждущих обогащения иммигрантов открывали новые регионы для сбыта британских товаров. Так что когда грянула пора кризисных испытаний, добрая старая Англия оказалась весьма сильной. Она уступила США мировое экономическое первенство лишь четверть века спустя. А пока блистательному лидеру имперской внешней политики лорду Пальмерстону, а также его коллегам по кабинету и даже членам парламентской оппозиции было чем гордиться.

Удачливый выход из первого мирового кризиса подтолкнул и автора «теории зависимости от солнечных пятен» Стэнли Джевонса несколько самодовольно поведать миру о некоторых тайнах движения денежных масс в сокровищницах английских банков. Он показал, что ежегодные объемы тамошней наличности неуклонно возрастают с января по март, когда запасы звонкой монеты достигают максимума. Во втором квартале следует отток денег в сферу обращения. Летом наблюдается второй максимум накоплений, но с сентября валютные средства снова начинают таять, опускаясь до минимума в октябре. Лишь ближе к зиме наступает новый рост банковской денежной массы.

Ученый сделал вывод: дважды в год — весной и осенью — кассовые запасы денег минимальны и свидетельствуют о повышенном спросе населения на наличные средства. Особенно мало денег в банках осенью, как раз когда спрос максимален. Тогда-то и случаются экономические кризисы, резюмировал Джевонс. В отличие от итогов наблюдений за солнечными пятнами, эти выводы никем из ученых-экономистов ХIХ в. не оспаривались.